Уникальные старинные книги, в том числе, и белорусские, сохранились на Ветковщине (где и были найдены потом) не случайно и не волшебным образом. Не сами мы, и прочие исследователи, обнаруживали их, считая собственной находкой. Прежде нас их находили, спасали и сохраняли, переплетали, читали и создавали новые — старообрядцы. И делали это на протяжении нескольких веков.
Дело в том, что после церковных реформ середины XVII в. старопечатные (дореформенные) и рукописные книги (будь то и шедевры искусства) были запрещены к использованию в православных церквах. И старообрядцы, ценители не только духовной премудрости, но и самого искусства книги, выступили первыми археографами, специалистами и собирателями древней книжной культуры. По мнению академика Н.М. Никольского (1930), Керженец и Ветка — «первоначальные иерархические источники и учёная академия поповщины», одного из крупнейших течений в старообрядчестве. «На Ветке же при монастырях, — отмечает он, — было организовано иконописание и устроены склады старопечатных книг, скупавшихся за московским рубежом: иконами и книгами Ветка снабжала весь старообрядческий мир». На самом деле, не только «за московским рубежом». Спасены сотни и сотни древних белорусских, украинских изданий и рукописей. Позже, в XIX и начале XX века, да и в конце его, эти спасённые ценности становились основой крупнейших собраний коллекционеров и базой для отделов редких книг библиотек. В том числе и знаменитого Румянцевского музея графа Н.П. Румянцева…
«Вы и нас, трудившихся, не забывайте…»
С такой просьбой обратился к своим потомкам, а значит, и к нам один из первых белорусских печатников Пётр Мстиславец в своём Послесловии к Евангелию 1575 г. И сегодня, особенно в год пятисотлетия белорусского книгопечатания, мы все чаще и чаще вспоминаем имена и труды не только первых белорусских печатников.
Нам иногда с удивлением задают вопрос о том, а какое, собственно, имеют отношение старообрядцы к белорусскому книгопечатанию? И мы отвечаем: самое непосредственное. Дело в том, что, если бы не старообрядцы, мы никогда бы не увидели ни древних рукописных книг, ни книг первых русских, белорусских печатников. Попавшие под запрет после церковной реформы, они просто бы исчезли: сгнили, истлели, сгорели…
Старообрядцам же эта духовная пища была необходима и в далёком 17 веке, востребована она и сегодня. Поэтому, как отмечал этнограф И. Абрамов, побывавший в Ветке в начале 20 века, «они свято хранили древние книги, но не как вещи, имеющие ценность, как нечто старое, а как материал для поучения и чтения назидательного и душеполезного». Свидетелями именно такого отношения явились и мы в 1983 г., когда в одной из деревень попали в дом Ирины Григорьевны Долговой и увидели на столе раскрытую книгу, которую она читала. Как оказалось, это был «Апостол», напечатанный Иваном Фёдоровым в 1574 г. во Львове. Испытав шок, мы судорожно начали подсчитывать, сколько же поколений понадобилось от рук первого русского печатника до рук этой женщины. Насчитали шестнадцать. Шестнадцать поколений связали тонкой нитью столетия и донесли до нас эту удивительную любовь и уважение к Слову.
Когда Фёдор Григорьевич Шкляров повёл разговор о продаже книги в музей, Ирина Григорьевна произнесла потрясающую фразу: «Продать никак не можно, потому что не она наша, а мы её». Наверное, только сегодня мы начинаем осознавать глубочайший смысл этого ответа.
Многочисленные воспоминания местных жителей свидетельствуют об уникальных памятниках, бытовавших на ветковской земле. Например, в деревне Тарасовке Никита Демьянович Тараканов, 1910 года рождения, рассказывал о том, что в 1960-е годы он подарил «Острожскую библию» И. Фёдорова в Каунас. У него же была и первая датированная книга московской типографии — «Апостол», 1564 г., который «во время войны солдаты отрыли и использовали на свои нужды». И ещё более поразительным является тот факт, что из Тарасовки в 1960-е годы был вывезен и «Статут Литовский» 1588 года.
Самым ранним среди изданий XVI в. в фондах Ветковского музея является «Евангелие учительное», или толковое, поступившее из коллекции Ф.Г. Шклярова в 1983 г. Ему же книга была подарена в середине 1960-х годов Ириной Семёновной Тарасенковой (1890-1990) из д. Леонтьево Добрушского района. Особенность этого «Евангелия учительного» в том, что оно впервые было издано на территории Великого княжества Литовского в 1569 г. в Заблудове благодаря просветительской деятельности белорусского магната Г.А. Ходкевича, который построил в своём имении типографию и пригласил туда прибывших из Московии первых русских печатников Ивана Фёдорова и Петра Мстиславца.
В своём художественном оформлении заблудовское Евангелие восходит к традициям белорусского искусства книги, которое в свою очередь испытывало западноевропейские влияния. Впервые И. Фёдоров и П. Мстиславец в своей творческой практике ввели в книгу титульный лист, украсили её геральдической гравюрой, концовками. Геральдическая гравюра как самостоятельная в восточном книгопечатании ранее не встречается. Именно она придаёт книге светский характер.
В свою очередь белорусская книжная графика обогащалась новыми традициями. В заблудовском «Евангелии» впервые появляются заставки, выполненные в старопечатном стиле. Шрифт заблудовских изданий также стал образцом для многих поколений белорусских типографов.
Книги, изданные в Заблудове, выполнили важную миссию — они стали связующим звеном между книгопечатанием России, Беларуси, Украины. Типография, с разрешения Г.А. Ходкевича, из Заблудова была перевезена во Львов. В знак благодарности к нему И. Фёдоров помещает гравюру с его гербом и в первой книге, вышедшей на территории Украины — львовском Апостоле 1574 г.
Другой белорусский мастер Василий Гарабурда перепечатывал многие издания Петра Мстиславца, Ивана Фёдорова в виленской типографии купцов Мамоничей. К таковым относится и «Евангелие учительное», напечатанное в 1580 г. Оно является почти точной копией заблудовского «Евангелия учительного» 1569 г. Его путали с оригиналом даже опытные библиографы.
Книга на протяжении многих поколений передавались из рода в род как самое главное и ценное наследство, о чём свидетельствует запись XIX в. на припереплётном листе в конце этого экземпляра: «Сия книга пренадлежитъ Ивану Соколову. № 1-й наследница Анна».
Пётр Мстиславец, один из первых белорусских книгопечатников, организовывал вместе с Иваном Фёдоровым печатное дело в Московии. В период же работы Петра Мстиславца в виленской типографии Мамоничей были выпущены книги наиболее совершенные в художественном оформлении. Среди них «Тетроевангелие», изданное в 1575 году. В послесловии к книге Пётр Мстиславец благодарит белорусских купцов Луку и Кузьму Мамоничей за создание типографии и отмечает, что он смог выдать это «Евангелие» «умышлением и промышлением его милости пана скарбного Ивана Семёновича Зарецкого и брата его пана Зенона бурмистра места Виленского».
Книга напечатана крупным красивым шрифтом. По рисунку он похож на крупный полуустав белорусских рукописей. Такой шрифт впервые был отлит Петром Мстиславцем. Впоследствии его копировали в Москве, Вильнюсе, везде, где печатались напрестольные Евангелия.
Петром Мстиславцем выполнены и оригинальные гравюры в стиле маньеризма. Позы евангелистов и их символов манерно-изощрённые. Архитектурные детали отличаются усложнённостью форм, обилием декора. Их украшают фантастические арабески. Ассиметричность растительного орнамента в заставках, гравюрах придаёт ему ритмическую подвижность.
В фонды Ветковского музея книга попала в 1981 г. опять же из деревни Леонтьево. А передал её со словами «пусть будет для народа» Яков Данилович Душечкин, 1903 года рождения.
«Надана в монастырь Кутеинский»
Практически каждая старопечатная или рукописная книга является уникальным историческим, литературным, художественным памятником, достойным пристального изучения. Но кроме этого, почти в каждой книге есть бесценный материал, сравнимый только с архивными документами. Это записи, оставленные владельцами в разные времена. Вкладные, купчие, дарственные, событийные — они делают книгу поземному «живой», способной хотя бы в какой-то степени «рассказать» нам о своём долгом путешествии во времени и пространстве. Когда берёшь в руки подобную книгу, испытываешь чувство огромного волнения. Всегда кажется, что стоит открыть толстые дубовые обложки, и оживут столетия: зазвучат названия городов, церквей, монастырей, имена владельцев, и время пройдёт сквозь тебя, и ты словно ощутишь беспрерывную нить, связывающую тебя с десятками предыдущих поколений.
Нами прочитано около восьмисот записей в почти шестистах старопечатных и рукописных книгах XVI — начала XX в. Многие записи связаны с белорусской землёй. И это естественно, поскольку старообрядцы, кроме того, что жили на этих землях, они устанавливали контакты со всеми духовными центрами Речи Посполитой. Из белорусских монастырей, церквей к ним попадали в руки «непотребные» книги.
В «Минее февральской», напечатанной в московской типографии в 1622 г., есть две записи. Первая запись — вкладная XVII в. говорит нам о том, что книгу вложил «в Орше в монастырь Кутеиной великий и полномошный посол старший боярин и наместник Вологод[ский] Василий Иванович…». К сожалению, от фамилии осталось только начало «Стре…», остальная часть вытравлена. Книга вложена в Богоявленский мужской монастырпь в 1646 г. при игумене Иоиле. Именно том Иоиле (Труцевиче), который возглавил в 1632 г. типографию, основанную при Кутеинском монастыре в 1632 г. Кстати, в 1656 г. этот монастырь посещал царь Алексей Михайлович. Он был восхищён работой белорусских резчиков по дереву. А знаменитых мастеров Арсения и Паисия отправил в Коломенское украшать царский дворец. Вторая запись — владельческая, сделанная в XVIII в. свидетельствует о том, что «Минея» находится уже в Могилёве и принадлежит «церкви Вознесения Господня и святого Иоанна предтечи монастыря Борколабовскаго паненскаго». Когда книга оказалась у старообрядцев неизвестно, но в начале 1970-х годов Фёдор Григорьевич Шкляров приобретает её в одной из деревень Ветковского района.
Не менее интересна судьба «Учительного евангелия», напечатанного в Заблудове в 1569 г. Целая вереница записей даёт нам возможность чуть-чуть прикоснуться к ней. По остаткам почти вытравленной записи XVII в. мы можем судить, что в 1647 г. книга была вложена в Спасскую церковь, находящуюся во владениях «князя литовскаго руского пруского жомонецкого фланцкого шведцкаго годцкаго вандлевского дидичнаго Кроля». Записал вкладную «писарь виленский земской Анатолий».
По записи, сделанной уже в XVIII в., мы видим, что в 1732 году владелец книги подсчитывал, сколько лет прошло с момента её издания и с момента поступления в Спасскую церковь: «Сия Книга Глаголемая евангелие учительное. Куплена Сия Книга 1632-1647 году. Итого летъ куплена 0085. З типографии вышла 1532-1569 году итого печатана 0163». Возможно, книга всё ещё находилась в этой церкви. Но из записей XIX в. мы узнаём, что «Учительное евангелие» уже в частных руках жителей Ветковско-Стародубского региона. В 1842 г. некий Иван Екимов благодарит Ивана Ивановича за то, что тот дал ему почитать «Ивангилия Толковаго». А в 1861 оставил свою подпись в книге Пётр Иванович Беспаликов. Род Беспаликовых происходит из бывшей ветковской слободы Леонтьевой (ныне д. Леонтьево Добрушского р-на). Сын Петра Ивановича Беспаликова Кир Петрович был священником. В начале XX в. служил в церкви Покрова пресвятой Богородицы в г. Новозыбкове. И последнюю запись сделал Ф.Г. Шкляров: «Эту книгу подарила мне Ирина Тарасенко (из деревни Леонтьево) ноябрь 1969 год. Ф. Шкляров».
И ещё более удивительна судьба другой редчайшей книги из фондов Ветковского музея. «Устав-Око церковное» считается главной церковной книгой. Его называют «основным ключом» богослужений. Напечатана книга в 1610 г. в Москве Анисимом Радишевским, выходцем из Польско-Литовского государства. В мире сохранилось чуть больше десятка экземпляров этого уникального издания, поскольку его ждала печальная участь: почти тысячный тираж на Руси был предан огню. Удивительно, но наша книга осталась жива. Оказывается, как и старообрядцы, она нашла спасение на белорусской земле. И об этом мы опять же узнаём из записи, сделанной в XVII в.: «Сия Книга глаголемая Устав жалована от государя царя и великого князя Алексея всея великия и малея и белея России самодерзца. Надана на храм божий Живоначальную тройцу на мирской монастир Браславского уезду старчу киларю Григорыю Карскому». Из этой вкладной записи понятно, что книга не позднее, как с 1676 г. находится на территории Беларуси (последний год правления Алексея Михайловича). И, конечно же, благодаря только этому она сохранилась. Алексей Михайлович самолично дарит её киларю, т.е. эконому Браславского монастыря Григорию Карскому. Это действительно был царский подарок, поскольку книги в то время стоили очень дорого и были целым состоянием. Когда «Устав» оказался на Ветковской земле неизвестно. Вероятнее всего, уже в XVIII веке. В XIX в. на полях одного из листов оставлена лаконичная запись: «1865 года был пожар». Принадлежала книга роду Романовым — уставщикам не в одном поколении, служителям Покровской церкви, что находилась в бывшей ветковской слободе Романовой (ныне д. Борьба Ветковского р-на, исчезнувшая после Чернобыльской катастрофы). Последним из них был Александр Калинович, в доме которого в 1971 г. Фёдор Григорьевич и увидел впервые эту книгу, а в 1973 г. стал счастливым обладателем этого уникальнейшего издания. В 1983 г. «Устав» в составе коллекции старопечатных и рукописных книг, собранной Ф.Г. Шкляровым, поступил в фонды ветковского музея.
Ещё немало тайн хранится в каждой книге за её толстыми дубовыми досками, обтянутыми кожей, стянутыми широкими ремнями застёжек. И, возможно, нам предстоит ещё раскрыть хотя бы некоторые из них.
«Сия святая и богодохновенная книга…»
Одним из важных аспектов, включаемых в понятие книжная культура, несомненно, является этический. И заключается он не только в том, что книга занимала особое место в нравственном становлении человека, но и в самом отношении к ней и к чтению. Удивительно то, что старообрядческая среда не только донесла до нынешнего дня древнюю книгу, но сохранила традиционную культуру общения с ней. Ту культуру, для которой с давних времён характерно было признавать книгу «честнее чистого злата и серебра и многоцветного бисера и камений дорогих». Человек понимал, что «как птица без крыльев не может на высоту подняться, так и ум не можетъ додуматься, как без книг спастись». Книгу сравнивали с великим кораблём, нагруженным великим богатством. Сравнение же её с грозным оружием — далеко не просто образ. Именно так воспринимали её не только в старообрядческой среде. Примером тому может послужить пронзительный рассказ, записанный нами от Прасковьи Кузьминичны Быковой, 1894 года рождения, в деревне Леонтьево.
«— Утром рано зарёй пришли к нам люди: «Чи можно у вас вобыск сделать? Говорят, у вас оружие есть».
— Помилуйте, никакова оружия нет у нас.
Почали всюдых-всюдых вобыск. Подошёл один в угол, там книг много, они и говорят: «Ну, вот и оружие, а вы говорили, что нету». Наклали целый мешок книг.
— Дедушка, бери!
А дед: «Я уже не возьму».
— Бери!
Дед шубейку одел, книги взвалил на себя и пошёл. С тех пор мы ево больш и не видали. Ему было тода, в 1931 году, 70 лет. Это свёкор мой — Быков Никифор Иванович».
Книги во все времена разделяли «огнепальные» судьбы старообрядцев. В «Праздниках певчих», написанных в слободе Огородне в начале XX в., на одном из последних припереплётных листов читаем: «Сия книга была обречена к сожжению колеблющимися совестию младоумными. По внушению Божию спасена 1937 года не одна а пять книг, Боброва Мария Тиммофеевна»
Книга в старообрядческой среде почиталась не только как важнейший источник информации, но в большей степени ценилась душеполезность содержащихся в ней идей. И, наверное, поэтому нравственный аспект в постижении знаний был на первом месте. Не столько умом должен был постигать человек книгу, сколько трепетом душевным, особенно, если это божественное слово. Этому учили молодых наставники: «Со вниманием и тихостью читати, а не борзяся. Принимать стихи кротостию от сердца своего».
В восприятии старообрядцами книги, в отношении к ней наблюдается момент удивительного слияния человеческой личности и самой книги, что, по мнению современных исследователей и явилось «инструментом сохранения и воспроизводства всего объёма традиционной культуры как системы в старообрядческой среде». Один из самых ярких образов, отождествляющих книгу с личностью, создал протопоп Аввакум в своей «Книге толкований». Но подобный пример можно привести и из современности. В 1987 г. мы привезли в деревню Огородню Добрушского района в дом Александры Савельевны Кушнеревой (1909-1995) книгу XIX в. «Житие Николы» в обмен на «Минею» XVII в. Она приняла её, заплакала и сказала: «Ну вот, наконец-то, хозяин появился в доме».
Книгу как самое ценное наследство передавали из рода в род, благословляя ею своих детей. Среди многочисленных записей чаще всего встречаются дарственные, подобные этой: «Сия книга отдана моему сыну родному во благословление Прохору Агафонову Андрееву сие подписал отец его Агафон Павлович Андреев. 1863 году». Если имущество делилось между родственниками, книга участвовала как одно из главных достояний. Например, в «Минее общей», XVII в. сообщается, что «Сия книга по разделу досталася Артемию Васильеву Смирнову от братьев».
Книгу вкладывали в церковь на помин своей души, родительской или в память о целом роде. Это действительно был великий вклад. И в традиционных по этому поводу записях в ней страстно проклинались на несколько веков те, «кто дерзнет ее от Храма того взяти». Это считалось смертным грехом.
Такое отношение к книге в старообрядческой среде в целом рождено традиционной для Древней Руси точкой зрения на неё и на слово. По средневековым представлениям мир — это книга, т.е. текст, воплощающий в себе Божественный смысл. Этот взгляд собственно продолжает ранневизантийские традиции, для которых характерно восприятие книжной предметности, вещности, её «плоти» как святыни и как материализации таинственных сил. Как ни удивительно, но подтверждение этому мы увидели в одной из молитв, записанных в местном рукописном Сборнике, конца XVIII: «книги разгнутся (т.е. откроются) и явлена будут деяния человекомъ».
Богослов и философ 16 века Григорий Палама считал, что «вселенную можно назвать сочинением Самоипостасного Слова». Одновременно, являясь «книгой», этот мир познавался через неё и, прежде всего, через язык церковных писаний. По христианскому мировоззрению, Слово — это Бог, воплотившийся в образе Исуса Христа, который, следовательно, несёт в себе этот словесный образ-символ. Поэтому так же, как за Христа, за «аз единый», по выражению Аввакума, готовы были его последователи подняться на дыбу, сгореть в огне. Этим, на наш взгляд, объясняется и трепетное отношение старообрядцев к реставрации книг. Мастера-переплётчики старались сохранить даже самые крошечные фрагменты текста, даже единую буковку.
Святость книги была равноценна святости святых. Отсюда и особое их хранение. Арина Родионовна Юрченко (1910-2006) рассказывала: «Книг у нас много было. У отца, специальный шкафчик был — там все эти книги. Уже туды, боже сохрани, — ничего. Он говорил: «Поаккуратней вы с книгой, это как святое. А шо вы так обращаетесь». Почитание книги, как воплощение истины и красоты было характерно не только для древнерусского человека.
Авторитет книги в старообрядческой среде настолько был непререкаемым, что, по словам ветковчанки Матрены Андреевны Черноглазовой, «никогда на Книгу книжка не говорили, только Книга, уважительно». Особое отношение к книге сказывается и в том, что почти во всех записях (вкладных, дарственных и т.д.) это слово пишется с большой буквы. Действительно, старообрядчество складывалось как культура, поднявшая книгу на истинно христианскую высоту. Именно эта культура донесла до нас сквозь века, лихолетья войн, пожарищ самое главное наше наследие — Книгу.
Светлана ЛЕОНТЬЕВА, главный хранитель Ветковского музея старообрядчества и белорусских традиций им. Ф.Г. Шклярова.
