Он писал стихи, ходил на подводной лодке и учил детей. Его именем названа улица в нашем городе…
В этом году исполнилось бы 95 лет замечательному поэту, переводчику, журналисту, воину и просто человеку — Дмитрию Михайловичу Ковалёву.
Он родился в Ветке, что раскинулась над сонной речкой Сож, в самый разгар Первой мировой — в 1915 году. Но большую часть своей жизни Дмитрий Михайлович прожил в России, служа ей и радея за неё. При этом никогда не забывая родную Белую Русь, ветлу над задумчивыми водоворотами тихого Сожа, васильки в волнующейся спелой ржи, песчаные шляхи Гомельщины. Всё это оставалось родным, бесхитростным и добрым, что отразилось в его простых и вместе с тем мудрых и философских стихах.
…Кем он был по национальности? Русским? Белорусом? Да какая разница!..Дмитрий Ковалёв не делал различий между нашими народами, о чём и писал в своём стихотворении «Родословная»:
Мать — русская, отец мой — белорус.
Я вновь, Как в Киевской Руси, един,
Как та вода, что пьём,
Хлеб, что едим…
Стихам Ковалёва свойственно гармоничное сочетание звуков и интонаций: «Дрожащий жаворонок над жарою хлеба. Сверкая, грозы навернулись на леса. В селеньях детские, как всплески, голоса, поющее и плачущее небо…»
Дмитрий Ковалёв стал сельским учителем, человеком профессии, которая во всей Руси, Великой, Белой и Малой, испокон веку наравне с профессией, наверное, только зем-ского врача почиталась в сёлах самой уважаемой. Он уже давно писал стихи и в августе 1939-го приехал в Минск на конференцию молодых поэтов. Молодость, максимализм, споры до утра до хрипоты, маяковское «планов громадьё». Все, конечно, чувствовали, что страшная беда уже ходит где-то рядом, но как-то не хотелось в это верить…
И наступил чёрный день 22 июня. Гитлеровцы просчитались, собираясь покончить с нашей страной за три недели. Не помог даже дух возведённого в культ «Рыжей бороды» — «Барбароссы», чьим именем был назван план войны против Советского Союза. За растерзанной, замученной, выжженной Русью Белой поднялась бронированными волнами уральских “тридцатьчетвёрок” и сибирскими штыками родная сестра, Русь Великая. В ряды этого воинства, застегнув чёрный флотский бушлат, встал и белорусский сельский учитель Дмитрий Ковалёв.
«Враги называли нас чёрною тучей, друзья называли — гвардией Флота. А мы назывались короче и лучше. Яснее и проще — морская пехота…»
Северный флот. Закушенные по-морпеховски ленточки бескозырок. Воротники гимнастёрок — на разрыв, как сами души, чтобы видели гады сине-белые тельняшки. “Вперёд, братишки, за нами — Мурманск, за ним для нас земли нет!” И — лязг примыкаемых штыков, и — «полундра!..», и — дымный след отступающего врага.
До сих пор места тех ожесточённых боёв под Мурманском, где наши воины остановили, а потом и отбросили назад элитные немецкие части, любимцев самого Гитлера — дивизию «героев Крита» и горных егерей фон Дитля, называют Долиной смерти.
Рты словно бы ещё “Ура!” кричали…
Что смерть?! Что орудийные клыки?!
Что лёд, колючкой ржавою поросший?!
Скорбящий залп долину огласил.
Какой-то не своею волей брошен
Был батальон сверхчеловечьих сил.
Армию, где морские пехотинцы пишут такие стихи, победить невозможно. Советскую морскую пехоту, к которой имел честь принадлежать ветковчанин Дмитрий Ковалёв, Черчилль назвал «лучшими воинами в мире», а, например, командира разведчиков-морпехов Северного флота, легендарного «Полярного лиса», дважды Героя Советского Союза Виктора Леонова сам Гитлер объявил своим личным врагом.
Сормово и Северодвинск сбрасывали со стапелей всё новые и новые подводные лодки. Вот только где набирать экипажи? Где же, как не в «гвардии флота»! Морских пехотинцев срочно переучивали на специальности подплава — гидроакустиков, торпедистов, трюмных машинистов. Баренцево море — суровая ледяная стихия, это не расслабляющие на солнышке южные широты. И после короткой подготовки — прощайте, красотки, прощай, небосвод, подводная лодка уходит под лёд. Подводная лодка — морская гроза, под чёрной пилоткой — стальные глаза… Так морской пехотинец Дмитрий Ковалёв стал матросом-подводником на бригаде подводных лодок славного Северного флота…
Война никогда и никуда не уходит из памяти. Наверное, поэтому у поэтов-воинов самые проникновенные стихи — это именно стихи о войне. Просто война обостряет чувства до самых нервов, до самых костей. Да, отношения на войне категоричны, такая чёрно-белая палитра антагонистических противовесов — доблесть и трусость, шкурничество и великодушие, злоба и доброта. На войне очень редко можно встретить полутона. Вот и у Дмитрия Ковалёва до самых последних его дней в сердце остались солёные волны Баренцева моря, Долина смерти с полёгшими на ней ребятами в тельняшках и пронзительные крики чаек над седыми скалами. Знавшие Дмитрия Михайловича люди вспоминают, что долгие годы после войны его можно было увидеть в Минске в полинявшей североморской тельняшке. Морпеховской, ставшей потом подплавской…
…При том, что ушёл из жизни Дмитрий Ковалёв до обидного рано — в неполных 62 года, он был счастливым человеком. Почему? Потому что у него были две матери — Россия и Беларусь. И он, как достойный сын, любил их одинаково. Это выразилось и в его переводческой деятельности. Именно во многом благодаря Дмитрию Михайловичу российский читатель познакомился с творчеством многих белорусских поэтов, которых он перевёл на русский язык, — Аркадия Кулешова, Максима Танка, Петруся Бровки, Владимира Жилки, Пимена Панченко, Алеся Жаврука, Кастуся Киреенко, Миколы Аврамчика, Рыгора Семашкевича.
Дмитрий Ковалёв служил народу. И в морпеховском бушлате в снегах Заполярья, и за столом сельского учителя, и в редакционном кабинете. Служил честно, не за страх, а за совесть. И свидетельство этому — его замечательные стихи и переводы. Потому что в стихах обмануть невозможно. Стихи — это слепок души…
Александр ЧУДАКОВ.
