Однажды, находясь в деревне Новосёлки, я случайно встретился с довольно пожилым человеком, который выделялся какой-то особенной скромностью, уважительностью.
Он невольно привлекал к себе внимание, и у меня возникло желание поговорить с ним. Помаленьку я вызвал его на разговор, коснувшись наших насущных тем: о стране, о независимости, о войне. Когда же мы затронули войну, мой собеседник как-то собрался, посуровел…
Я, как бы между прочим, спросил его:
— Что, у вас о войне сложились особые воспоминания?
— Нет, — ответил он, — всё было так, как помнят войну мои сверстники. Но вот насчёт справедливости нашей власти по отношению к людям — отдельный разговор… Я расскажу вам историю своей юности, а вы уж сами судите, что и как.
Зовут меня Аркадий Михайлович Виноградов. Родился я в семье служащих в деревне Выношевка Кормянского района. В детстве увлекался чтением книг, особенно о подвигах героев. Мечтал быть похожим на этих великих людей. Всё было хорошо: школа, домашний уют и, вдруг, — война. Отца сразу призвали в армию, а в 1944 году он погиб на территории Польши, участвуя в боях. Вскоре наш Кормянский район оказался захвачен фашистами. Началась жизнь на оккупированной территории. Время шло, пустили слухи о появлении партизанских отрядов, о диверсиях против немецких гарнизонов.
Однажды вечером мне довелось встретиться с попавшим в окружение врачом. Потом выяснилось, что этот врач был партизаном и подыскивал людей для своего отряда. Местные парни, хорошо знающие свою территорию, были ценны и как проводники, и как разведчики. В общем, моя встреча с “доктором-окруженцем” закончилась тем, что в 14 с небольшим лет я стал ходить на боевые задания в составе группы из трёх человек. Объектом наших действий была железная дорога между Жлобином и Рогачёвом. Несколько раз наша группа закладывала под рельсы взрывчатку и благополучно возвращалась с задания. Но беда нас всё-таки настигла.
Как-то весной мы, прибыв на указанный нам участок железной дороги, привязали в лесу лошадей, там же припрятали взрывной заряд, а сами подобрались к железнодорожному полотну и с укрытия стали наблюдать за немецким патрулём, который охранял путь. Как только немцы прошли, старший группы отправил меня за взрывчаткой, а сам с напарником стал готовить нишу для укладки взрывного заряда. Я ушёл.
В это время неожиданно появилась машина с группой власовцев. К моменту моего возвращения один из партизан был уже убит, а старшего группы зверски избивали. Я бросился к нему на помощь, но один из власовцев схватил меня за горло и крикнул: “Партизан!” Старший группы, взглянув мне в глаза, сказал, что я случайный прохожий, а с ним больше никого нет. Поняв его попытку спасти меня от смерти, я также стал говорить, что ничего не знаю и захваченных фашистами людей никогда не видел. Тут же, при мне, старшего нашей группы за-стрелили, а меня один власовец ударил прикладом по голове, от чего я упал без сознания. Власовцы решили не добивать меня, а привезти в лагерь для военно-пленных и использовать как рабочую силу. Так я оказался в концлагере в Бобруйске, где пробыл 2,5 месяца. Через три месяца плена я уже под Кенигсбергом копал противотанковые рвы.
Место укрепления оборонного рубежа немцев часто бомбили наши самолёты. Во время очередной бомбёжки один из пленных предложил совершить побег. Несколько парней, в том числе и я, согласились на это. Мы убежали от немцев и укрылись в одной из деревень в верховье реки Березина. Некоторое время жили на чердаке дома одного сердобольного мужчины, которого мы звали дядя Миша. Позже он переправил нас через Днепр и мы добрались до своих. Здесь наша группа распалась. А я оказался в руках советской контрразведки.
Начались допросы с пристрастием, так как меня принимали за немецкого шпиона и добивались чистосердечного в этом признания. Душа в эти дни разрывалась от обиды: у врагов был на волосок от смерти, спасся, а тут свои не щадят. Чем бы эти допросы кончились, не знаю, но вмешалась хозяйка дома, в котором меня “обрабатывали”. “Ребята, что вы мучаете пацана? — заступилась за меня женщина. — Он же вам рассказывает откуда родом и чем занимался. Кормянский район уже освобождён от фашистов. Позвоните, запросите о нём нужные вам сведения, и всё станет ясно — кто он и что он”. Советом воспользовались и на второй день получили подтверждение всем моим показаниям. Не извиняясь, контрразведчики посоветовали мне молчать о том, как со мной “разговаривали”.
После войны я вернулся в Корму. Окончил школу и техническое училище. В 1951 году был призван в ряды Светской Армии, служил четыре года в Германии авиатехником. После демобилизации 52 года работал на Гомсельмаше жестянщиком. Уйдя на пенсию, восстанавливал храмы — крыл купола в Мозыре, Лоеве, Даниловичах. В настоящее время имею собственный домик в Новосёлках. Летом развожу пчёл, а зимой живу в Гомеле, — закончил свой рассказ Аркадий Михайлович и добавил: — В партизанском отряде была строжайшая конспирация. Никто не знал достоверно имени своего товарища, никто не получал справок о своём участии в партизанском движении. Многие из товарищей погибли на заданиях, но для земляков их подвиги неизвестны. Многие попали в плен, а потом с ярлыком “предатель” или “пособник” сидели в сибирских лагерях. Где же справедливость? Мне уже 78 лет, моя жизнь прошла. Но хочется, чтобы люди знали, как отстаивалась их свобода и независимость, как отвоёвывалось их право на жизнь.
Так закончил свою историю этот удивительно скромный человек, который в отроческие годы вынес невероятные тяготы смертельной схватки с фашизмом, пережил недоверие соотечественников, но не изменил себе и родине. А действительно, сколько ещё таких, как он?
Михаил ТКАЧЕНКО.
